Ирония как стилистический прием: аспект контекстуальности

Традиционно в риторике ирония понимается как троп, в котором преднамеренно утверждается противоположное тому, что думают о лице или предмете, где истинный смысл скрыт или противоречит смыслу явному. Иными словами, ирония – это когда человек говорит не то, что он имеет в виду, при этом намеревается  быть понятым собеседниками. С точки зрения лингвистики наиболее оптимальным способом передачи информации являются ситуации «прямой» коммуникации: когда говорящий не скрывает своего намерения и значение высказывания тождественно значению, которое придает этому высказыванию говорящий. Таковыми является большая часть речевых актов. Однако наряду с ними существуют и ситуации «непрямой» коммуникации, в которых описанное выше тождество намеренно не соблюдается . К ним относится и ирония. Возникает вопрос: что побуждает людей одновременно скрывать свои намерения и при этом хотеть быть понятыми? Какие семантические (или стилистические?) особенности построения иронического высказывания обуславливают столь частое обращение к нему как в текстах художественных, так и философских?
С точки зрения прагматики ирония представляет собой рискованный способ общения: инициируя ироническое отношение, говорящий всегда имеет шанс остаться непонятым, так как интерпретация иронии - сложная задача, которая с формальной точки зрения требует от адресата умения различать и удерживать в сознании два значения: прямое и переносное. Феномены иронического не поддаются формализации,  мы можем привести сколько угодно примеров иронических высказываний, но с трудом можем систематизировать их, так как ирония всегда балансирует на грани между тем, что поддается и не поддается описанию в уже известных формах.
Кроме того, понимание иронического высказывания усложняется еще и тем, что ключи к его интерпретации всегда находятся вне самого высказывания – важную роль здесь играет контекст. Контексту и его роли в интерпретации иронии мы бы и хотели уделить особое внимание.
Понятие контекста неоднозначно. Условно в интерпретации иронического высказывания мы можем говорить о контексте внутреннем и внешнем. Внутренний контекст – это тот  текст, внутри которого существует высказывание. Необходимость внутреннего контекста и связь отдельного высказывания – будь оно ироническое или нет – с текстом, в которое оно вписано, всегда более или менее очевидна.  Например, фраза М. Фуко, произнесенная во время чтения лекций по курсу «Ненормальные» в Коллеж де Франс: «Если вы захотите убить своего ребенка, сначала съешьте все запасы еды в своем доме», взятая вне контекста, кажется лишенной не только иронии, но и всякого смысла. Однако если обратиться к лекции в полном объеме, то можно узнать, что до этого речь шла о нашумевшем в судебной практике случае , и тогда станет понятной ирония Фуко, направленная на судопроизводство и весь институт власти.
Требующим внутриконтекстуальной интерпретации представляется и следующее ироничное высказывание, встречающееся в одной из критических работ по поводу творчества У. Эко. «Чем «Имя розы» не пособие для современных травников?!», –  задает автор риторический вопрос, для понимания которого необходимо как минимум иметь представление о романе и о стиле Умберто Эко .
Однако помимо внутритекстовых связей существуют и связи интертекстуальные. Границы внешнего контекста определить сложнее, зачастую вся социокультурная реальность является таким контекстом.  Так, для того чтобы адекватным образом проинтерпретировать ироничное суждение Ж. Бодрийяра о том, что «звук сливного бачка стал финальным аккордом традиционной эстетики», необходимо не только иметь в виду предшествующий текст – напротив, зачастую такого рода высказывания вырываются из внутреннего контекста, – но, в первую очередь, вспомнить о нашумевшем «Фонтане» Дюшана – фарфоровом писсуаре, который был выставлен в качестве центрального экспоната  в США в 1913 году и стал символом современного искусства.
Еще более интересны случаи, когда формальная связь иронического высказывания с контекстом оборачивается открытием новой концептуальности. В качестве примера можно снова обратиться к Ж. Бодрийяру. Требование права на жизнь не является ироничным, напротив, им нередко оперируют в различных областях знания, а также в критических жизненных ситуациях. Однако в контексте, в котором оно оказывается в статье Ж. Бодрийяра, будучи поставленным в один ряд с требованием «права ходить шахматным конем по прямой» и «права быть мужчиной или женщиной, Львом, Водолеем или Раком», оно без труда прочитывается как ироничное. Таким образом – вписывая в ироничный контекст – Бодрийяр предлагает иную точку зрения на «неотъемлемое право человека, охраняемое законом», а именно, демонстрирует его абсурдность, ибо «жизнь, как и смерть, есть судьба, фатальность (счастливая или несчастная), но отнюдь не право» .
Рассмотрев лишь один аспект иронии – ее связь с контекстом, мы, тем не менее, можем увидеть, как ирония рождает чувство смысловой многомерности высказывания: вписывая то или иное высказывание в определенный контекст, она позволяет  избежать абсолютизации одной из версий действительности; напротив, экспериментируя на уровне языка, ирония стремится открыть и прояснить как можно больше языковых граней.